Кибзун Александр Иванович

Биографическая справка

 

 

Кибзун Александр Иванович родился 16 июля 1946 г. в г. Комсомольск-на-Амуре. Его отец Иван Маркиянович, уроженец украинского села Журженцы Черкасской области, будучи молодым офицером Красной Армии, служил во время войны на Дальнем Востоке, воевал с японцами. В Комсомольске-на-Амуре он встретил свою будущую супругу, Ванюханову Валентину Дмитриевну. Коренная москвичка, она по комсомольской путевке поехала на строительство этого города мечты. Через пять лет после рождения Саши в семье капитана Кибзуна родился, уже в г. Хабаровск, еще один сын, Андрей. Несмотря на неустроенный быт, братья росли здоровыми и дружными. Их мама, Валентина Дмитриевна, работала сначала на стройке, а потом по своей основной специальности – учителем английского языка. Но это удавалось не всегда, т.к. семья военнослужащего переезжала в разные малозаселенные места.

.

 

 

 

Дед Саши по отцовской линии, Маркиян, погиб в 1918 г. Его застрелил главарь местной банды, недруг юности Маркияна по фамилии Туз, с которым у Маркияна был конфликт из-за будущей его жены Мавры (Марфы). У Мавры остались на руках 8 детей, младшему из которых, будущему отцу Саши, было лишь 10 месяцев. Мавре удалось поднять детей, пережить голод на Украине 1932-33 гг, пятеро из детей получили высшее образование. Умерла Мавра в 1935 г. сравнительно молодой. Дед и бабушка Саши по материнской линии были из Вологодской губернии, но в 1917 г. они перебрались в Москву, где у них родилась в 1920 г. будущая мать Саши, Валентина. Дед Саши, Дмитрий, был хорошим мастером по разной технике, которой тогда было еще мало. Его жена, Юлия, занималась семьей и нигде не работала. Год рождения Валентины оказался в Москве голодным, поэтому семья Ванюхановых перебралась к родственникам в деревню под Тамбов, где дед Саши умер от дизентерии, оставив жену с двумя малолетними детьми, младшей из которых, Валентине, было лишь 10 месяцев. Пока Юлия оплакивала на могиле смерть мужа, лихие люди вынесли из их дома все имущество. Юлия вернулась в Москву без копейки денег. Работая грузчиком, швеей, сторожем в церкви, она смогла поднять детей, оба получили высшее образование. Александр и Андрей, к сожалению, имели возможность общаться только с одной бабушкой, Юлией, которая с лихвой компенсировала отсутствие другой бабушки и дедушек. Умерла она в Москве в 1971 г.

Очередным городом мечты, куда после дальневосточных гарнизонов был направлен отец семейства Кибзун, стал Челябинск-40 (закрытый город в Челябинской области, позже переименованный в г. Озерск). Здесь на строящемся химкомбинате проводились опытные работы по производству ядерного оружия. А воинская часть ПВО, где служил И.М. Кибзун, охраняла этот завод и располагалась в лесу, рядом с г. Касли. Основными игрушками братьев в этот период были пули и мыльные копии статуэток из знаменитого каслинского чугунного литья. Осенью 1957 г. на комбинате произошел тепловой взрыв с последующей утечкой радиоактивных веществ. Уровень радиации был такой, что в соседнем озере стали вылавливать рыб с двумя головами, а белые грибы заполняли проселочные дороги сплошным ковром. Под эвакуацию среди прочих пострадавших попала и семья подполковника Кибзуна И.М., которого перевели в воинскую часть вблизи г. Ижевск.

В Ижевске Саша Кибзун в 1964 г. окончил среднюю школу и в этом же году стал студентом Ижевского механического института.

 

 

 

Жизнерадостный студент Александр Кибзун учился легко и непринужденно. Жажда новых ощущений подтолкнула его к поездке в летние каникулы на стройку в целинные районы. По окончании первого курса бесшабашная группа студентов по комсомольской путевке направилась в один из районов Актюбинской области в Казахстане на строительство сельских домиков и коровников. В новой обстановке студенты быстро разобрались, кто на что претендует. Кто-то стал бригадиром, кто-то поваром на кухне. Саша записался в бригаду, собиравшую камни по степи для использования в фундаментах домов. Ему это нравилось. И по тому, какие песни он со всеми горланил, какие изящные анекдоты рассказывал, можно было заключить, что он любит весь мир и весь мир любит его.

Дальнейшие годы учебы не выдали в нем вундеркинда. Он поддерживал дружбу со своими сверстниками, а по окончании третьего курса неожиданно для многих женился. Его избранницей стала девушка не из студенческой среды Таня Высоцкая. Через год в молодой семье родилась дочь Лена, а через 6 лет – дочь Наташа.

 

В 1969 г. по окончании института и военной кафедры при нем Александр Кибзун был направлен в армию. В то время выпускников гражданских ВУЗов с военными кафедрами призывали на двухлетнюю службу на инженерных должностях с офицерским званием.

 

 

 

 

Молодая семья лейтенанта ракетных войск и артиллерии Кибзуна А.И. отправилась на место его службы в г. Джезказган (пустыня, в недрах которой копают медь). Через два года – демобилизация и снова г. Ижевск. Александр поступил на завод, который в то время без иронии можно было назвать мечтой для местной молодежи. Трижды орденоносный, высококультурный «Ижевский мотозавод», бывший в то время одним из флагманов оборонной промышленности СССР имел возможности отбирать себе лучшие кадры. Этот завод и стал местом раскрытия его инженерного таланта.

Первое время он работал регулировщиком электронной аппаратуры в одном из сборочных цехов. Эта работа не требовала от него интеллектуального напряжения. Его характеру подходили задачи творческие с победами, с молодецким куражом. И он стал сам находить себе задачи. Между делом разработал и изготовил стенд для выполнения применяемых на производстве технологических операций. Стенд был представлен на ВДНХ (выставка достижений народного хозяйства) в Москве, где завоевал серебряную медаль. Помогал другим регулировщикам отыскивать «хомуты» в их аппаратуре, которые часто бывают после работы  монтажниц. Придумал себе забаву – если встречался в его аппаратуре сложно выявляемый «хомут», то вместо того чтобы пригласить ведущего конструктора и вместе выявить причину, сам находил эту причину, а потом приглашал ведущего конструктора, чтобы посмотреть, как тот мучается.

В 1975 г. Александру было предложено перевестись из цеха в отдел главного конструктора, где создавалось подразделение по разработке автоматизированных средств контроля. Надо было создать аппаратуру, которая автоматически выполняла бы знакомую ему работу цеховых регулировщиков, т.е.  нечто похожее на автомат Калашникова, но не для стрельбы, а для быстрого обнаружения неисправностей в цеховой продукции. (Кстати, первый автомат Калашникова много лет назад был изготовлен на этом же заводе.) Александр принял предложение и целиком погрузился в новую для него деятельность.

 

В рядах родного коллектива

 

 

 

 

 

 

 

 

С благословения начальства работа по одному из направлений автоматизации – контролю логических блоков – была поручена творческому тандему в составе А. Кибзуна и его бывшего однокурсника, уже имевшего опыт конструкторской работы. Тандем оказался действительно творческим. Александр взял на себя наиболее наукоемкие задачи – разработку алгоритмов, программное обеспечение. Его напарник – за согласование параметров системы и объектов контроля. В этой работе с непредсказуемым результатом Александр предстал другим человеком. Как будто никогда не было никакого легкомыслия, а даже наоборот –  полное погружение в проблему.

Удивительной была «помехоустойчивость» Александра. Шум и смех рядом не отключали его от мыслительных процессов. Он, кажется, никогда не отдыхал. Звонки к своему напарнику могли быть в любое время и в любой обстановке. Центром сосредоточения мыслей была курилка на 10-м этаже инженерного корпуса. Александр много курил и его некурящий напарник тянулся за ним в этот дым, чтобы поддержать мыслительный процесс. Курильщики из других отделов с удивлением наблюдали оригинальную форму сотрудничества.

Слаженный труд тандема, усиленный в дальнейшем другими специалистами, привел к первому успеху. Через полтора года были изготовлены два образца контролирующей аппаратуры УКЛБ-120 с управлением от отечественной мини-ЭВМ «Электроника-100». Кроме того, было отлажено программное обеспечение по генерированию контролирующих тестов на базе более мощной по тем временам ЭВМ ЕС-1045. Самое главное было в том, что все заложенные идеи оправдались, и это дало старт дальнейшим модернизациям системы.

Далее следовало трудное восхождение по лестнице успеха. Первоначальный тандем распался, т.к. напарник Александра был направлен осваивать новую инженерную целину. Вокруг Александра постепенно сложился коллектив молодых и не очень молодых специалистов, которому был придан статус конструкторской лаборатории. Начальника лаборатории стали называть Александром Ивановичем.

Как известно, в советское время заводы примерно одного и того же профиля, но принадлежащие к разным министерствам, не могли взаимно унифицировать свое технологическое оборудование. Министерские порядки препятствовали этому. Но уникальные возможности систем, созданных и постоянно совершенствуемых в лаборатории А.И. Кибзуна, подорвали эту традицию. Несмотря на ухудшающуюся экономическую ситуацию в Советском Союзе, предприятия смежных отраслей стали делать заказы «Мотозаводу» на изготовление систем контроля. С развалом Союза стала разваливаться и оборонная промышленность. Ценой немалых усилий руководству отдела удается поддерживать деятельность уникального коллектива специалистов, внедривших немалое количество модификаций системы уже в постсоветское время. Руководителю конструкторской лаборатории Кибзуну А.И. и, как водится, вышестоящему начальству, была присуждена премия Российской Федерации…

Но в 2002 году мощный мозг идеолога автоматизации контроля не выдержал. Произошел обширный инсульт. А 23 октября 2002 года человек, чьим именем следовало бы назвать производимые заводом системы, ушел из жизни.  Ушел физически, но оставил заводу свои разработки, оставил нам образ жизнелюбивого, временами строгого, временами озорного и всегда очень достойного человека Кибзуна Александра Ивановича.

В назидание потомкам биографический рассказ о жизненном пути Кибзуна А.И. составили его вдова Кибзун Татьяна Степановна и его брат Кибзун Андрей Иванович при участии тех, кто близко знал покойного.   Декабрь 2012 г.

 

Семейные фотографии

 

 

 

Памятная записка об интеллектуальном наследии

Инженера-конструктора Ижевского Мотозавода Кибзуна А.И.

(в связи с 10-летием со дня его смерти)

 

А.И. Кибзун посвятил свою короткую, но яркую инженерную жизнь решению всего одной, но очень насущной технической проблемы – созданию более совершенной контрольно-испытательной аппаратуры для предприятий приборостроения. При этом следует учесть, что наиболее ответственный этап решения этой проблемы происходил в период политического и экономического перелома в государстве.

Установка УКЛБ-120, введенная в эксплуатацию в конце 1978 г. в цехе № 9 Мотозавода, была первым воплощением идей А.И. Кибзуна и его немногочисленных товарищей. Она позволяла контролировать блоки с количеством входов и выходов до 120, начиненные любыми известными на тот момент микросхемами с логическими функциями. Синтез контролирующих тестов производился с помощью специального пакета программ на ЭВМ «Минск-32». Комплекс обеспечивал контроль и интерактивную диагностику неисправностей.

УКЛБ-120 – первая на Мотозаводе универсальная установка контроля, которая позволяла существенно повысить производительность и качество производства цифровых изделий за счет автомати­зации этапов от проектирования тестов и объектных программ контроля в ОКБ до приемо-сдаточных испытаний в цехе.

Эта работа попала в поле зрения специалистов Министерства общего машиностроения, которому был подотчетен Мотозавод. В сентябре 1979 г. Минобщемаш своим приказом открывает во ВНИИ космического приборостроения НИОКР «АСК-ЭС-2», куда волевым порядком в качестве соисполнителя был включен Мотозавод. Мотозаводу было предписано создать автоматизированную систему контроля логических блоков (АСК-ЛБ) на 512 входов-выходов с частотой тестирования 1 МГц. А.И. Кибзун, как ведущий специалист по названной теме, воспротивился такому давлению со стороны Министерства. Его поддержало руководство ОКБ Мотозавода, потому что существовавшая на тот момент элементная база и вычислительная техника не позволяли обеспечить такие параметры. В конце концов, было согласовано техническое задание с реально достижимыми параметрами и в июне 1981 г. первый комплект новой системы «АСК-ЛБ» на 192 канала был отправлен заказчику ВНИИ космического приборостроения.

Одновременно был поставлен моделирующий САПР «ТЕСТ» под ЭВМ «Минск-32», в I квартале 1982 года тема «АСК-ЛБ» была дополнена отраслевым стандартом ОСТ 92-9554-82 «Блоки логические на интегральных микросхемах, требования к схемам и конструкции, обеспечивающим возможность применения автоматизированных средств контроля».

По результатам создания системы АСК-ЛБ Мотозавод приказом 1982 года по Министерству был определен базовым предприятием по разработке систем контроля цифровой аппаратуры.

В рамках НИОКР «АСК-ЭС-2» было предусмотрено несколько систем для параметри­ческого и функционального контроля электронных узлов, ячеек, блоков и компонентов ракет­но-космической техники, однако немногие из них дошли до этапа серийного производства. Среди них оказалась АСК-ЛБ, объем поставки которой до 1990 года составил 70 комплектов.

В начале 90-х годов коллектив Мотозавода, как и сотни подобных предприятий России, страдал от безработицы, галопирующей инфляции и безденежья.

В это время многие специалисты уходили «на заработки» с завода, но Александр Ива­нович остался верен себе. В это тяжелое время он, как мог, поддерживал создание перспективной системы АСК-ЛБ-Ф, основные идеи которой были заложены еще в 1987 году.

Основной задачей АСК-ЛБ-Ф было существенное повышение быстродействия – до 20 МГц против 10 кГц у АСК-ЛБ. Такое быстродействие на тот момент можно было обеспечить только применением высокоинтегрированных микросборок частного применения с использо­ванием толстопленочной технологии.

Для АСК-ЛБ-Ф требовалось разработать и изготовить 4 наименования таких микросборок. На Мотозаводе никто и никогда не занимался этой технологией. Но это обстоятельство не смущало инженера Кибзуна А.И., он руководствовался принципом «чем труднее, тем интереснее». Изучив опыт разработчиков толстопленочных микросборок, на­мучившись с макетированием и отладкой их опытных образцов, в начале 1989 года организо­вали их запуск для комплектации опытного образца АСК-ЛБ-Ф, изготовление которой пред­полагалось в 1992 году. Однако, в ноябре 1991 г. в связи с распадом Советского Союза было упразднено Министерство общего машиностроения, которое более всего настаивало на создании систем контроля с высокими техническими характеристиками.

Из-за тяжелого финансового положения на предприятии изготовление опытно­го образца АСК-ЛБ-Ф с управляющей отечественной ЭВМ «ДВК-3» практически приостано­вилось.

В сентябре 1992 года Мотозавод посетила группа специалистов ФГУП «Импульс», г. С-Петербург, разработчиков аппаратуры управления из состава комплекса «Тополь-М».

Ознакомившись с заделом опытного образца АСК-ЛБ-Ф, специалисты «Импульса» со­чли необходимым активизировать изготовление этой системы на базе уже появлявшихся в России персональных компьютеров IBM/PC. Было принято решение эту систему использо­вать для настроечно-регулировочных и приемо-сдаточных работ всех многочисленных посто­янных и оперативных запоминающих устройств аппаратуры управления.

Для решения этой задачи в 1993 году была открыта ОКР на систему АСК-ЛБ-Ф, где заказчиком выступило Главное управление ракетно-космической техники (ГУ РКТ) Госкомо­боронпрома РФ.

В 1993 году был введен в эксплуатацию опытный образец АСК-ЛБ-Ф с управлением от ДВК-3. В конце 1994 года был отрегулирован 1-ый комплект АСК-ЛБ-Ф с управляющей ЭВМ IBM/PC, в течение 1995-1996 годов были сданы в эксплуатацию еще 3 комплекта.

Освоение нового заказа с использованием АСК-ЛБ-Ф  позволило сократить потребности в осна­щении ручными стендами в количестве не менее 48 единиц.

Переоценить вклад А.И. Кибзуна в освоение заказа разработки ФГУП «Импульс» невозможно.

Помимо Мотозавода, АСК-ЛБ-Ф успешно используется на предприятии ФГУП «ИЭМЗ «Купол» для проверки всей номенклатуры цифровых электронных плат комплекса «ТОР-1М».

В 2000 году А.И. Кибзун приступил к созданию системы АСК-ЛБ-К, которая призвана реализовать все функции АСК-ЛБ-Ф, но в которой частота тестирования не превышает    100 кГц. Она была выполнена в виде настольного компакт-тестера. Ее основное преимущество – более низкая стоимость по сравнению с АСК-ЛБ-Ф.

Основные схемотехнические решения, проведенные коллективом А.И. Кибзуна, вы­полнены на уровне изобретений.

И АСК-ЛБ-Ф, и АСК-ЛБ-К в 2002 году успешно прошли государственные испытания и зарегистрированы в Госреестре РФ.

Лучшей памятью Александру Ивановичу Кибзуну является продолжение его любимо­го дела коллегами-разработчиками.

Некоторые из них успешно реализуют на практике те инженерные идеи, которые не успел закончить сам Александр Иванович.

 

 

Подготовлено коллегами по работе А.И. Кибзуна.

 

Декабрь 2012 г.

 

 

Ты и я и много знакомых

(конструктор о конструкторе и об ушедшем времени)

 

Наши пути впервые пересеклись в 1964 году, когда мы стали первокурсниками приборостроительного факультета нашего механического института. Но случая, который скрепил бы наше беглое знакомство во что-либо более прочное за время учебы, не представилось. Я тогда и подумать не мог, что через десять лет мы будем коллегами по совместной интересной работе, которая продлится всего-то три года. А еще через десять лет я буду вспоминать об этом, как о самом продуктивном и самом счастливом в творческом отношении отрезке своей жизни. В этом воспоминании я буду обращаться к тебе как к собеседнику, потому что ты для меня как будто не уходил из жизни. В минуты творческих сомнений я мысленно обращаюсь к тебе за советом. Иногда это помогает, но чаще нет. Но всякий раз я удивляюсь неразборчивости фортуны, которая подставляет под смертельный удар лучших сынов рода человеческого.

 

1. Ура! Мы стали студентами.

Ты мало чем отличался от студентов – вчерашних школьников, разве что внешностью, более подходящей для студента театрального ВУЗа. Подчеркнуто правильные черты лица, большие выразительные глаза, аккуратная короткая прическа и постоянная полуулыбка – полуусмешка человека, знающего себе цену. При твоей нездешней звонкой фамилии – Кибзун, компанию тебе составляли твои бывшие одноклассники с более приземленными фамилиями – Славик Шустов, Толя Харитонов, Леша Игнатьев, Валера Вагин.

 Специальность нашего курса – «Вычислительные машины» - считалась престижной, и ребята, пришедшие в ВУЗ из школы, были в основном медалистами, одним словом – золотая молодежь. Пожалуй, самым золотым и колоритным показал себя Борис Левитан. Еврейский мальчик с внешностью Иисуса Христа (правда без бороды и невысокого роста), он поражал всех и своей скромностью, и своими знаниями. Бывали случаи, когда студенты не успевали законспектировать формулы, написанные преподавателем на доске, а Боря Левитан с виноватым видом вставал и подсказывал преподавателю, что у того ошибка в формуле.

 

* * *

Я мало чем отличался от студентов – «старичков» нашего курса. Старичками мы считались потому, что отстали от вчерашних выпускников школ на 5-6 лет, прослужив в армии или поработав на производстве, и получили льготы для поступления в ВУЗ. В связи с этим у нас – старичков был комплекс «вечно догоняющего». Он и подстегивал нас использовать все возможности для сокращения разрыва. Наиболее колоритными из стариков на курсе были Вася Деревянко и Леня Кропачев. Оба после армии и жили в общежитии. Вася Деревянко – украинский парень больше похожий на цыгана. Он рассказывал, что писал своей маме на Украину, чтобы та прислала ему галстук, но чтобы он в сале не испачкался. Леня Кропачев был старостой группы, спортсменом, советчиком для более молодых, и вообще – центром притяжения. Моим другом все годы учебы был отслуживший в Узбекистане тамбовчанин Иван Люлин.

 

2. Учеба в институте.

Ты относился к группе избранных мальчиков и девочек – медалистов, которых отличал наш преподаватель по математике Осипов. Худой очкастый мужичок неопределенного возраста, Иван Петрович Осипов, возможно, и знал математику, но преподносил ее на лекциях удивительно плохо. Покряхтывая и покашливая, он излагал математические истины монотонно и беспристрастно, как скрип телеги на неровной дороге. Чтобы не заснуть, многие занимались чем попало. Борис Замостоцкий и Паша Мальцев играли в морской бой, кто-то на задних рядах читал детективы. Неспособные воспринимать его лекции располагались на задних рядах. Способные садились ближе к лектору. Я не считал себя потерянным для этого предмета и садился поближе. По окончании лекции любимцы подходили к преподавателю с толковыми вопросами. Тот извинялся за невнятное изложение темы и улыбался, обнажая прокуренные зубы. На экзаменах эти хорошие ребята получали, в основном, пятерки. Но таких было немного. Основная масса студентов получала тройки или двойки. Я принадлежал к основной массе.

 На экзамене по математике за второй семестр меня спасал от «неуда» преподаватель с этой же кафедры по фамилии Ли Мун Су. Кореец по национальности, родившийся на Сахалине во времена японской оккупации, кроме преподавания математики он делал переводы с японского на русский. Он вел математику на подготовительных курсах для поступающих в ВУЗ. Что он нашел во мне интересного, непонятно. Может быть то, что я три года отслужил на Курильских островах и делился с ним своими впечатлениями. Мы подружились. Он со своей семьей обитал в общежитии. Я, уже будучи студентом, заходил к нему на чай, и он рассказывал многочисленные поучительные истории. Защитив кандидатскую диссертацию, он подарил мне ее реферат. Судьба Ли Мун Су оказалась трагичной. Он разбился на своем мотоцикле еще в конце шестидесятых годов.

* * *

Я относился к числу студентов, на которых у Ивана Петровича Осипова была устойчивая аллергия. В начале третьего курса он с большими извинениями объявил, что из-за каких-то обстоятельств на кафедре читать нашему курсу лекции по теории вероятности и по теории поля поручено ему. Мы поняли, что от судьбы не убежишь, и каждый по-своему стал готовить себя к преодолению этого последнего испытания на терпимость. Я для себя решил, что все остальные дисциплины постараюсь сдать досрочно, а в теорию вероятности и в теорию поля я вгрызусь всеми своими зубами. Оказалось, что и эти лекции в исполнении Ивана Петровича мне не по зубам. Отчаявшись, я решил изучить теорию вероятности по учебнику. Из учебников разных авторов в библиотеке я выбрал тот, где написано было более понятно.

Через несколько дней углубленного чтения я понял, что эта книга как раз для меня и перестал ходить на лекции по теории вероятности. Проштудировав весь учебник и перерешав все задачи, я почувствовал себя окрыленным. Что же это за чудный автор, создавший такой учебник? По фамилии сразу не поймешь. Оказалось, что это дама – Вентцель Елена Сергеевна. Много позднее я узнал, что она профессор сугубо мужского ВУЗа – Академии имени Жуковского, а еще автор художественной прозы, публиковавшаяся под псевдонимом И. Грекова. А тогда, испытав наслаждение от ненавязчивого погружения в новую область знаний, я подумал, что Бог для чего-то бережет меня, коль послал такую умную книгу.

Экзамен по теории поля и теории вероятности был общим. В билете один вопрос по теории поля, два по теории вероятности. Все другие дисциплины мне удалось сдать досрочно, а по теории вероятности я к этому времени мог на равных разговаривать с Иваном Петровичем. Оставалось сосредоточиться на теории поля. Вася Деревянко из параллельной группы сдавал экзамен на три дня раньше меня, и не сдал. Я попросил его рассказать, как это случилось. Оказалось, что ему попался билет № 1 с трудным вопросом по теории поля «ротор и дивергенция в криволинейных координатах». Но самое главное, Василий сказал, что на обратной стороне билета он поставил карандашную метку. Я подумал, что вдруг смогу взять билет с меткой и стал дополнительно тренироваться в математических выкладках по ротору и дивергенции. В день экзамена я в компании хороших мальчиков и девочек первым вхожу в экзаменационную аудиторию и беру билет № 1. Волнуюсь, сажусь за стол ближе к экзаменатору. Иван Петрович, извиняясь, предложил присутствующим сделать разминку в виде нескольких задач по теории вероятности. Первую задачу он описывает на доске. Не успевает дописать, а мне уже все ясно, что он допишет и каково будет решение. Поднимаю руку. Он меня спрашивает, и я сообщаю правильное решение. Он видит, что разминки не получилось, записывает вторую задачу потруднее, и снова лишь один желающий ответить. Мой ответ его также устроил. Потом последовали еще две задачки. Кроме меня, спрашивать было некого, спросил меня, и я дал точные решения. После разминки все стали готовиться по своим билетам. Ротор и дивергенцию в криволинейных координатах я описывал формулами, не отрывая руки, около часа. Иван Петрович засомневался в моей добросовестности и решил проверить, нет ли у меня чего-нибудь на коленях. Не обнаружил. Отвечать я пошел не первым. Пододвинув к нему три листа формул, я рассказываю их наизусть. На дополнительные вопросы я ответил исчерпывающе. По второму и третьему вопросу я написал мало, но объяснял так подробно, что преподаватель вынужден был остановить меня. Потом, смущаясь и покашливая, он сказал: «Вот всегда бы так». И поставил в зачетку четыре балла. Эта четверка, записанная в итоге в приложение к диплому, стала мне дороже пятерок, полученных по всем другим предметам.

К сожалению, в дальнейшей жизни блеснуть своими познаниями в теории вероятности не довелось и постепенно все выветрилось. Но я не устану преклоняться перед святым именем Ее Величества – Королевы теории вероятности Елены Сергеевны Вентцель, а она простит мне проделки своего недостойного шута.

 

3. Преддипломная практика.

Ты проходил преддипломную практику на Ижевском Мотозаводе в лаборатории № 54 отдела главного конструктора. Лабораторию возглавлял инициатор всяких управленческих новаций В.Л. Гоголев. Он же был и руководителем и дипломного проекта. Проект был один на двоих. Соавтором был Валера Отчерцов, который оказался прелюбопытнейшей личностью. На втором курсе института он, будучи отличником по всем предметам, решил перейти на вечерний факультет и стал работать на заводе в этой самой лаборатории № 54. После диплома он пошел расти по комсомольской линии и оказался в Москве, где как-будто и затерялся. Но потом все-таки нашелся, но уже не в Москве, а в Ашхабаде в должности заместителя Председателя Верховного Совета Туркменской ССР. После развала Союза он стал министром финансов экономики – заместителем Кабинета министров независимой Туркмении. Выше его по рангу был только Сапармурад Ниязов, ставший в последствии «отцом всех туркмен». Как и чем запудривали мозги эти два гиганта мысли, никто не узнает. Но после семи лет сотрудничества их пути разошлись. Ниязов стал несравненным Туркменбаши. Валерий вернулся в Москву и основал с друзьями частную газодобывающую компанию «Итера» (маленький «Газпром»), которая и сейчас успешно развивается.

Но это было значительно позже, а на дипломном проекте со сложной темой встретились две явно незаурядные личности. Знакомства не требовалось потому, что оба притерлись друг к другу раньше, будучи в одной бригаде строительного отряда на целине. Валерий тогда был бригадиром. Тема была сложной еще и потому, что в качестве элементной базы использовались первые отечественные микросхемы типа «Тропа». Сейчас тысячи логических элементов размещают в одном кристалле, и никто не удивляется. А тогда в одной микросхемке размещалось не более четырех инверторов, и это казалось пределом мечтаний для конструкторов электронной техники. Защита дипломного проекта произошла без проблем, и оба выпускника отправились покорять свои вершины.

* * *

Моя преддипломная практика проходила в соседней лаборатории № 53, которой руководил тогда Р.В. Стрелков. Руководитель практики И. Шаныгин предложил на выбор одну из двух тем дипломного проекта, либо автоматизация контроля импульсных трансформаторов, либо автоматизация контроля логических модулей. Я выбрал последнее.

Логические модули (по научной классификации – феррит-транзисторные ячейки) конструктивно были похожи на спичечный коробок, внутри которого размещены два или более логических элемента – триггеры, инверторы, блокинг-генераторы… Все они были собраны из транзисторов, резисторов, диодов, импульсных трансформаторов. Логические модули впаивались в блоки размером с добрую книгу, блоки собирались в секции, секции – в шкафы. Несколько шкафов и пульт управления составляли систему. Так выглядела передовая техника на стыке шестидесятых-семидесятых годов.

Модули были продуктом первого этапа производства разнообразных телеметрических систем. Их изготавливали тысячами и к моему приходу на преддипломную практику проверяли на осциллографе по параметрам выходного сигнала. По каждому из 36 наименований модулей была разработана инструкция для регулировщика. В общем, ручной неблагодарный труд.

Я с энтузиазмом взялся изучать проблему, макетировать варианты автоматического контроля выходных сигналов. С кем-то советовался, с кем-то спорил. Руководитель темы не особо интересовался моими проблемами. Всё, что я выстрадал, чему научился и почему принял технические решения, было отражено в чертежах, схемах и пояснительной записке. На защите дипломного проекта я изображал из себя конферансье. Своим коротким докладом я заинтриговал членов комиссии уникальностью своего решения, в которое и сам верил. Важно было, чтобы они задавали вопросы исключительно по теме. А когда такой вопрос поступал, я отвечал с такими подробностями и с такой демонстрацией своей компетентности, что комиссии ничего не оставалось, как останавливать меня. Моя победа была безоговорочной. Значительно позже, когда мне самому приходилось быть руководителем тем дипломных проектов, я с удовольствием делился со студентами своим «боевым опытом».

 

4. Мы - молодые специалисты.

 Ты по окончании ВУЗа был распределен на двухгодичную военную службу на одну из площадок ракетного полигона Сары-Шаган - Джезказган. Вместе с тобой на другие площадки были направлены твои ранее не служившие сверстники. Из моего поля зрения ты исчез, но именно в этот отрезок времени я был в командировке на одной из таких площадок в районе озера Балхаш. Там я мог встретить многих наших однокурсников. Но встретил только Бориса Купермана. Он лечился от хандры в госпитале. А момент оказался памятным тем, что за день-два до этого военный вертолет из-за какой-то неисправности потерял управление и вместо взлета стал совершать прыжки на взлетной площадке. Доскакав до стоящего автобуса с военнослужащими, он винтом снес его крышу, а заодно и головы десятка солдат. Понятно, что госпиталь жужжал разговорами об этом случае. Служба инженера-лейтенанта состояла в поддержании в исправном состоянии многочисленной электронной аппаратуры управления ракетных комплексов. Большая часть этой аппаратуры изготавливалась в Ижевске. Мне тогда показалось, что послужить пару лет на таких площадках можно, а жить постоянно нельзя. Вокруг полупустыня, чуждая культура, отсутствие привычных условий жизни. Поэтому через два года ты вернулся назад в Ижевск на Мотозавод, где изготавливались знакомые системы управления. А, может быть, ты вернулся потому, что твои родители, жившие в Ижевске, переехали в другой город, оставив тебе двухкомнатную квартиру.

* * *

Я обучался в институте по направлению Мотозавода и был обязан вернуться на завод специалистом. И я вернулся. Попросился в отдел главного конструктора. Не возражали. Я сказал, что я не один, а с женой с неоконченным сроком декретного отпуска. Тоже не стали возражать. Отдел главного конструктора (более точное название – ОКБ) был тогда большой развивающейся конторой с персоналом не менее тысячи человек. Меня определили инженером-конструктором в уже знакомую лабораторию № 53, а жену в лабораторию № 52.

В моей лаборатории мне сказали, раз уж я придумал автомат для контроля модулей, я же и должен сделать его в натуре. Меня это не смутило, но пришлось другими глазами смотреть на свой проект. Посмотрел. Нашел много ошибок. В итоге пришлось переделывать бумаги на 80%. Передал документацию в цех нестандартной аппаратуры и через несколько месяцев мне изготовили уродца, отдаленно напоминающего кассовый аппарат, но в бронированном исполнении. Вспомнив сказку про гадкого утенка, я понял, что мне придется немало помучиться, чтобы научить своего утенка повадкам благородного лебедя. В какай-то мере научил, но не сразу, а примерно через полгода. Уникальным был способ задания программы работы автомата. Программоносителем была перфокарта, о которой сегодняшняя компьютерная молодежь и не слышала. Отверстия в перфокарте не прямоугольные, как это было принято в отечественных ЭВМ, а круглые. Считывание информации с перфокарты не световое, а механическое с помощью матрицы с подпружиненными контактами. На каждое наименование модуля – своя перфокарта. Контролируемый модуль следовало вставлять в специальное контактное приспособление и нажать кнопку контроля. Через секунду загорается либо красная (брак), либо зеленая (годен) лампочка. И весь контроль.

Уродец не стал белым лебедем, но верой и правдой служил несколько лет в цехе № 9. Второй экземпляр изготовили для цеха № 75 и тоже с пользой. Коробчатые логические модули стали последним конструктивом в телеметрии, где применялись отдельно изготовленные транзисторы, диоды, резисторы. Для новых поколений телеметрии наступало время микросхем. Микросхемы типа «Тропа» и «Трапеция» были признаны разработчиками либо слабо интегрированными, либо малонадежными. А микросхемы серии 133 оказались более перспективными. Мне довелось первым из наших конструкторов исследовать характеристики этих микросхем, после чего многие ко мне приходили консультироваться. Так я стал уважаемым человеком.

Переход на микросхемы серии 133 повлек изменения всего конструктивного ряда телеметрической аппаратуры. Микросхемы теперь распаивали на печатные платы с количеством посадочных мест до 24-х. Платы такого типоразмера почему-то стали называть типовыми элементами замены (ТЭЗ). И действительно, в каждом ТЭЗе разработчики старались разместить более или менее типовые схемы – сдвиговые регистры, счетчики, дешифраторы, селекторы и т.д. Но нетиповых схем было значительно больше. Секция, которую мне поручили вести как конструктору, состояла из двух десятков типовых и нетиповых ТЭЗов. Проанализировав их электрические схемы, полученные от разработчиков, я обнаружил, что читаются эти схемы очень тяжело. Я перерисовал их, расположив логические элементы в соответствии с временнóй диаграммой прохождения сигнала, и обнаружил, что кроме мелких ошибок разработчика есть еще и избыточность логических преобразований сигналов. В дальнейшем в своей работе конструктором электронных схем я взял за правило – чужие схемы переделывать по своим правилам, чтобы они легче читались любым специалистом. Кроме того, так было легче обнаружить ошибки и логическую избыточность.

Через некоторое время меня включили в авральную команду. Один из московских институтов – разработчиков телеметрии не укладывался в сроки разработки документации, которая должна была быть передана заводу. Основной элементной базой новой разработки были микросхемы серии 133. Институтское начальство договорилось с нашим начальством о том, чтобы команда наших конструкторов разработала недостающую документацию. Наша команда не подкачала. Разбившись на две сменные бригады, выезжающие каждый раз на месяц в Москву, наша команда управилась с заданием в течение восьми месяцев. Самым интересным наблюдением того времени было то, что, не смотря на цейтнот, в котором оказался институт-разработчик, можно было наблюдать как в каком-нибудь конструкторском зале, уставленном кульманами, сидит в уголке молодая особа и вяжет кофту. А еще на лестничных площадках института было много курящих женщин. В Ижевске в те годы курящие женщины встречались редко.

За шесть лет работы инженером-конструктором у меня возникло ощущение, что мне посильны все или почти все работы, выполняемые в ОКБ. Я неплохо ориентировался в «кухне» конструкторского документооборота – всевозможных извещений, калек, синек, диазокалек, подлинников и пр. Вспоминаются курьезы, которые нынешнему компьютеризированному конструктору будут не понятны. Существовало, например, копировальное бюро, в которое конструкторы (не все) отдавали огромные листы своих электрических схем для копирования тушью на полупрозрачную кальку. Работа копировальщиц требовала и скорости, и точности копирования того, что нанесено на исходном материале – миллиметровке. Бывало, из-за невнимательности копировальщица переносила на кальку ненужные линии, плохо подчищенные конструктором. Мужики (конструкторы) подшучивали, что если бы на миллиметровке была раздавлена муха, то копировальщица и ее перерисовала бы на кальку.

Девушкам-лаборанткам, которые оформляли извещения на кальке, как правило, тушью, тоже были не чужды некоторые профессиональные хитрости. Если на кальку попадала клякса туши, то они, не мешкая, слизывали ее языком, а потом выплевывали. Сообщаю то, что видел сам.

 

5. Совместное творчество.

Приказ о создании в ОКБ отдела электроконтроля оказался для меня громом на ясном небе. Причем, подписал его не директор, а замещавший его главный инженер завода, и в этом я искал какой-то умысел. Было как-то не по себе оттого, что я, имеющий какой-никакой опыт автоматизации, оказывался за бортом развивающихся событий. Благо, что с Б. Лисицыным, назначенным начальником этого отдела, я имел приятное знакомство. Его стендовая лаборатория в цехе № 75 обслуживала разработанный мною автомат для контроля модулей. Мы встретились, и я предложил себя как специалиста с опытом контроля логики. Борис Николаевич не возражал, но посетовал, что вакансия начальника бюро у него уже занята. О такой должности я даже не мечтал, и мы сошлись на том, что он меня берет руководителем группы. Лаборатория № 53 моему переходу в новый отдел не препятствовала, и через пару дней 12 сентября 1975 года я уже сидел рядом с Лисицыным как работник его отдела. Других еще не существовало.

Встал вопрос, кого мне приглашать в свою команду. Я вспомнил, что в цехе № 18 регулировщиком работает А. Кибзун. Некоторые говорят, что он пижон, подтрунивающий над теми, кто соображает не так быстро, как он. Честно говоря, я не знал, как строить с тобой отношения. Во-первых, ты можешь из-за своего пижонства не согласиться работать вместе, считая это ниже своего достоинства. Во-вторых, если и согласишься, то как я буду руководить тобой, если ты не только остер на язык, а еще будешь объективно толковее, чем я? И все-таки я тебя пригласил. Мы с тобой поговорили, вспомнили институт, и ты согласился перейти в мою несуществующую группу, не ставя никаких условий. Я посчитал, что хотя тебя устроило и направление деятельности, и мой уровень компетентности, но это лишь до первого разочарования. Примерно через месяц мы сидели за соседними столами уже как коллеги, продолжая изучать друг друга и намечая планы работы.

С каждым новым днем я отмечал, что понимаем мы друг друга легко, иногда с полуслова. Споров не возникало, а когда не хватало информации, мы отыскивали источники и обменивались мнениями. Мнения обычно совпадали.

Для своей системы контроля логических блоков мы с тобой изучили два прототипа. Первый –

от Свердловского НИИ Автоматики – был не вполне универсален, т.к. был ориентирован на единый конструктив объектов контроля. Но более всего не лежала душа к импульсному источнику питания в системе контроля, с чем мы никогда не сталкивались. Более подходящим прототипом оказалась система АЦК-276 одного из Харьковских предприятий. Она тоже была рассчитана на единый конструктив. Но нас вдохновляло то, что для этой системы были разработаны алгоритм и программное обеспечение для генерирования контролирующих тестов. Мы с тобой поехали в Харьков для ознакомления с системой и обнаружили, что на генерацию тестов для несложных объектов контроля требовалось от 4 до 8 часов машинного времени ЭВМ «Минск-32», а для сложных – сутки и более. Это было очень плохо, и первая задача, которую мы себе поставили, состояла в упрощении алгоритма генерации тестов и сокращении затрат машинного времени. Алгоритм генерации мы обсуждали и упрощали сообща, а переложение его на язык программы ты делал один. Программирование в ВУЗе нам давали неважно, практики никакой не было. Но ты без намеков сам взялся за этот неблагодарный труд. Я же стал составлять электрические схемы. Для меня это не было сложной работой. В чем может быть сложность, если мы с тобой поблочно и функционально все обсудили? Я вообще не использую понятие «сложная схема». Если она оказалась сложной для чтения – значит, она плохо оформлена. Если схема содержит непонятно для чего включенные элементы, то, скорее всего, она избыточна. Если элементов много и их включение в схему оправдано, то такая схема просто громоздкая и не обязательно считать ее сложной. Профессионалы чаще употребляют понятие не «сложное», а «трудоемкое».

Мы с тобой сработались как профессионалы, хорошо понимающие друг друга. Вспоминаю случай, когда я на большом листе миллиметровки составлял электрическую схему, а ты подсел по другую сторону стола и стал подрисовывать то, что я и сам мог бы нарисовать. Я бы назвал такое взаимопонимание высшей степенью слаженности. Мы работали как единый мозг, в котором одна половина без труда понимает другую.

Действительно сложной оказалась проблема электронного коммутатора. Для его реализации нужен был логический элемент с тремя устойчивыми состояниями. Кроме «единицы» и «нуля», нужно было еще состояние, похожее на обрыв провода, т.е. с очень большим электрическим сопротивлением. Ты довольно быстро нашел необходимый транзистор и отладил фрагмент качественного коммутатора.

Будущую систему назвали без изысков – УКЛБ-120 (устройство контроля логических блоков на 120 входов-выходов), хотя к устройству должны быть приложены и программа генерирования тестов, и управляющая мини-ЭВМ. Никаких персональных компьютеров тогда и в помине не было. Заложенное в комплект устройство мини-ЭВМ «Электроника 100/16-И» представляло собой немаленький шкаф, к которому прилагались устройства ввода-вывода информации: электрическая печатающая машинка «CONSUL-254», перфоратор ленточного вывода «ПЛ-80» и устройство считывания с перфоленты «FS-1501». В те годы «железо», т.е. сама аппаратура ЭВМ, стоило очень дорого, а программное обеспечение было неразвито и не имело рыночной цены.

Пока мы с тобой закладывали основы мотозаводского варианта автоматизации логического контроля, Б.Н. Лисицын развивал свой отдел по другим направлениям. Сначала была создана лаборатория автоматизации контроля релейно-коммутационных устройств, позже – лаборатория автоматизации входного контроля электрорадиоэлементов. Контроль релейно-коммутационных устройств был лебединой песней Б.Н. Лисицына и начальника лаборатории С.Л. Лучкина. Работая в цехе № 75, они обнаучивали эту тему и заочно учились в аспирантуре. Перейдя в отдел, они могли воплотить свои идеи в металле. В отличие от нас с тобой они спорили шумно, иногда с обидами. Но они привнесли в отдел культуру защиты авторских прав на свои технические решения.

Входной контроль электрорадиоэлементов Б.Н. Лисицын отдал В.П. Карасеву, тоже выходцу из цеха № 75 и заочному аспиранту. Типичный интроверт Карасев и экстраверт с цветистой риторикой В.Н. Лисицын демонстрировали единство и борьбу противоположностей. Через несколько лет единства и борьбы подчиненный обошел в карьерном росте своего начальника. Для меня наш бывший коллега В.П. Карасев остался непонятым, кроме того, что в манерах педанта при внимательном взгляде можно было обнаружить утонченного эстета.

В советское время патентования как такового не было. Но авторство подтверждалось авторским свидетельством, выдаваемым институтом ВНИИГПЭ. В ОКБ некоторые конструктора увлекались патентованием настолько, что превратили его в вид спорта. У некоторых было до сотни и более авторских свидетельств. Мы с тобой тоже приобщились к этому процессу и получили несколько авторских свидетельств. Но самым активным изобретателем в нашем кругу был Степан Лазаревич Лучкин. Он защитил кандидатскую диссертацию по метрологии и был для нас экспертом в этом вопросе. Запомнилось одно изящное его изобретение на метод повышения точности измерения какой-либо величины при использовании измерителя низкого класса точности. Для повышения точности измерения предлагалось совершать несколько измерений, а результаты усреднить.

Нашу с тобой группу из двух человек тоже надо было расширять. При этом всегда возникает вопрос – кого и откуда пригласить? В стендовой лаборатории цеха № 44 мы познакомились с исполнительным пареньком по фамилии Димитров. Оказалось, что он выпускник одного из известных ленинградских ВУЗов, а сам родился в Сочи. Судя по фамилии – он болгарин. Пригласили его к нам в группу, и он согласился. Немного удивило то, что перевод к нам он оформил за один день. Я, как руководитель, определил ему рабочее место и дал задание по корректировке электрической схемы со сроком исполнения через неделю. Неделя прошла, прошу, чтобы он показал свою работу. Оказалось, что он ничего не сделал потому, что ничего не понял. Даю новое задание попроще и тоже на неделю. И снова тот же результат. Решил поговорить с ним по душам, что он знает, а чего не знает. Он признался, что для него наши задания сложные и что он вообще не туда попал. Расстались без сожаления, и он ушел с завода. Через пару лет ты ездил с семьей на отдых в Сочи и рассказал, что встретил там Валеру Димитрова. Он работал директором или какого-то пансионата, или гостиницы. Судя по вымпелам «Победитель социалистического соревнования», его заведение было на хорошем счету. Он встретил вас очень радушно и предложил услуги своего заведения. Вот ведь какие развороты судьбы случаются у человека! Казалось бы, ни к чему не приспособленный, он вдруг обретает и статус, и уважение. Я подумал, хорошо, что у меня хватило такта не унизить тогда этого попавшего не в свою колею парня.

Еще одним неудачным кадром оказалась Женя Воронова. Она представилась нам программистом с опытом работы на ЭВМ и сообщила, что работала на вычислительном центре Ижмаша. При этом она назвала фамилии известных нам людей, с которыми работала, и дала им нелестные характеристики. У нас к этому времени появилась своя мини-ЭВМ «Электроника-100», на которой можно было тренироваться в программировании. Мы с тобой дали Жене простенькое учебное задание. Она как будто его выполнила. Дали задание посложнее. Обнаружили, что она не до конца понимает, что от нее хотят. Дали другое задание. Она выполнила его неправильно и стала обвинять нас, что мы к ней придираемся. При этом она порвала распечатку с результатами своей работы и хлопнула дверью. Пришлось с ней расстаться. Не сомневаюсь, что при ее поступлении на новое место работы наши с тобой краткие характеристики тоже были озвучены.

Наделав кадровых ошибок, мы пришли к заключению, что специалистов для себя надо выращивать из вчерашних студентов. Так у нас появились дипломники – Олег Солопаев, Саша и Люда Ищейкины. Олег и Саша не задержались у нас в поисках лучшего места. А Люда, как человек свободный от иллюзий, осталась в конторе, взяв на себя чисто женское направление – подготовку контролирующих тестов. Т.е. мы должны были ее подготовить как специалиста по эксплуатации будущей системы.

Очень полезным сотрудником оказался пришедший к нам из цеха Виталий Обухов. Он мог и программировать на мини-ЭВМ, и разобраться в электрических схемах. Но тяга к алкоголю привела его к неожиданной смерти. Удачное кадровое приобретение в лице Бориса Дерендяева мы сделали в 1977 году. Три года его работы в заводской службе ввода и гарантийного надзора – это хорошая школа. Но на одного курильщика в нашей тесной компании стало больше.

А какой казус у нас произошел с Сашей Кузнецовым! Этот щуплый человечек в поиске места работы вышел на нас с Лисицыным. Он представился как программист, хотя проучился только один курс на заочном и был отчислен за неуспеваемость. При этом у него была семья, двое детей и, видимо, поэтому замученный вид. Добрая душа Лисицын предложил мне взять его с расчетом, что он восстановится в ВУЗе и поднатореет в программировании. Т.е. взять его как «сына полка». Я, тоже человек не злой, согласился взять. Мы втроем – Лисицын, я и ты, можно сказать, взяли над ним шефство. Он продолжил учебу, попутно родил еще одного ребенка и снова был готов бросить учебу. Мы настояли на том, чтобы он продолжил учебу, и обеспечили ему облегченный режим работы. Наконец он защитился, но, поработав некоторое время, решил уволиться. Я к этому времени уже не работал с тобой, т.к. был выдвинут на повышение и случайно встретил оформлявшего свое увольнение Сашу Кузнецова. То, что он назвал в качестве причины своего увольнения, повергло меня в легкий ступор. Оказывается, ему надоело исправлять ошибки Кибзуна, которые он постоянно выявляет в программе генерации контролирующих тестов. Ну-ну, подумал я, потому что других слов от возмущения у меня не было. Я тебе об этом не рассказывал, да и не стоило. Ведь караван все равно идет, кто бы на него ни лаял.

Новая техника, которую мы с тобой создавали, не была на острие мировых достижений. Мы просто компоновали новую систему из элементов, которые уже существовали в природе. Если бы не мы, то это сделали бы другие. Но в то время это была наша идея, и мы ее фанатично продвигали. Ежедневно мы приходили на работу на полчаса раньше, уходили на час позже. Нас можно было сравнить с попугаями-неразлучниками, научившимися говорить друг другу ученые слова – сигнатурный анализ, одиночные логические неисправности и т.д. Я неразлучно следовал за тобой в курилку, чтобы обсудить новые мысли. Ты неразлучно ходил со мной в столовую, чтобы загрузить в себя комплексный обед и по пути делиться мыслями. Кстати, ты пережевывал обед вдвое быстрее меня. И размышлял ты в два раза быстрее. Ну, хотя бы потому, что я медленно переключаюсь с одной темы на другую. Мне нужно плавное погружение в тему, а дальше я фантазирую довольно быстро. Кроме того, меня отвлекают всякие посторонние звуки, разговоры, происходящие рядом. А тебе словно и не нужно никаких погружений. Только что ты рассказывал какую-нибудь чепуху из научной фантастики, или из вошедших в моду историй про зеленых человечков – гуманоидов, но сев за рабочий стол ты полностью отключался. Было ощущение, что ты, оставив свою оболочку, улетал в какие то выси, где находятся истинные знания. Взяв то, что нужно, ты возвращался в свою оболочку, чтобы с ехидной улыбочкой заявить: «А я знаю, как это решается». Вероятность правильного решения была большая, но не стопроцентная. Поэтому все самостоятельные «придумки» мы обсуждали, чаще всего в курилке, потому что там можно было разговаривать, никому не мешая. Что удивительно, ко всем моим замечаниям ты относился по-деловому. Иногда соглашался сразу, иногда отвергал, а иногда не говорил ни да, ни нет, но все равно учитывал в дальнейших разработках. Во внерабочее время обсуждения продолжались по телефону. Однажды по моей рекомендации ты поехал в Харьков, где ранее мы нашли прототип нашей системы. Звонком из Харькова ты задаешь мне вопрос, к которому я не был готов. На погружение в тему времени нет, и я изложил то, что пришло в голову. На другой день с нетерпением жду повторного звонка. Но через пару дней ты сам приехал. На вопрос, почему же ты не позвонил, отвечаешь: «Ну, ты же сам мне рекомендовал, и это оказалось подходящим решением». Такой уровень взаимоотношений мы для себя выработали.

В октябре 1977 года в один из обедов ко мне в столовой подбежал один из сотрудников отдела и сообщил, что я должен срочно идти домой, т.к. сын попал под машину. Белый свет сразу стал для меня серым. Отыскал супругу, которая тоже была на заводе и мы понеслись домой. Бабушка (мать супруги) сообщила, что наш сын – второклассник, перебегал улицу Максима Горького и его сшиб грузовик. Скорая помощь увезла его неизвестно куда. После многочисленных звонков отыскали, что его привезли в МСЧ № 7 с черепно-мозговой травмой, идет операция. Едем туда, беседуем с врачом, он не дает никаких гарантий. Ощущение было такое, что я готов отдать руку, ногу или любой другой орган, лишь бы спасти ребенка. Органы не потребовались. Ребенок в коме, помещен в реанимацию. Через две недели его перевели в общую палату.

Более месяца мы с супругой круглосуточно дежурили у постели сына, супруга в рабочие дни, я – в субботу и воскресенье. Какая здесь связь между нашими с тобой делами? А вот какая. Моя бедная голова, одурев от потока неприятных сообщений, нашла себе отдушину в том, чтобы осмысливать детали нашего с тобой проекта. Это казалось не работой, а мечтой о той спокойной жизни, которую грубо прервали последние события. Мысли укладывались легко и свободно. В понедельник я приносил на работу столько мыслительного материала, что его всю неделю надо было воплощать в документы.

В те годы лекарства стоили копейки – не так как сейчас. Но для черепно-мозговых травм нужен был дорогой и остродефицитный церебролизин. Первые несколько ампул мы с трудом через какие-то связи мы нашли в Ижевске. Но через некоторое время потребовалось еще пять ампул. Я с ног сбился и не находил. Ты мне нашел эти пять ампул по своим московским каналам. От денег ты отказался. Выздоровление ребенка шло мучительно медленно. Все знакомые при встрече выражали сочувствие, и это затянувшееся сочувствие со временем стало тяжкой ношей. Чувствуешь себя среди других будто меченый. С тех пор все несчастья с детьми, о которых сообщают СМИ или узнаю в разговорах, я переживаю очень болезненно и стараюсь избегать восприятия всех подробностей.

У тебя в ходу было образное словечко «размагнититься», т.е. напиться и расслабиться. Употреблял ты его часто, но размагничивались мы очень редко. Вспоминаю твой день рождения в квартире на Коммунаров. В гостях кроме нас с супругой был твой сосед Лифшиц с женой. Говорили не про именинника, а, в основном, про лошадей. Этот Лифшиц оказался заядлым лошадником, умелым рассказчиком, а заодно и директором Ижевского ипподрома. По-моему, твои дочки тоже хорошо общались с его лошадьми. Жаль, что он рано ушел из жизни.

Еще раз размагничивались всем отделом в ресторане «Кама». Видимо, это был юбилей лисицынского отдела, и каждому было что сказать. В перерыве между тостами тебе надо было покурить. По обыкновению, я рядом с тобой, как будто твой дым мне полезен. И тут в разговоре ты отпустил фразу, которую я не переварил тогда и не могу переварить до сих пор: «У нас в ОКБ 80% дураки, а остальные так себе». Если бы это сказал человек незнакомый мне, я бы пропустил мимо ушей и не заморачивался. От тебя я не готов был это услышать. Осторожно спрашиваю: «А меня ты куда относишь?». «Тебя отношу к «так себе». Соображаю, хорошо это или плохо? И решил, что хорошо. Все-таки не к дуракам отнес, и по двухбалльной системе дал высший балл. Значит, и себя отнес к «так себе». А потом ты добавил: «Ты все-таки организовал нашу работу». К этой интересной теме мы больше не возвращались. Позже я все же нашел объяснение твоему демаршу. Видимая для всех легкость, с которой ты решал все вопросы, была результатом не только твоего таланта, но и результатом организованности и воли. По организованности и воле 80% окружающих с тобой сравниться не могли, и правильнее было бы назвать их не дураками, а слабаками. Сам я вполне заслуживаю такого же ярлыка хотя бы потому, что не сделал тогда дополнения к твоей замечательной мысли.

Если рассуждать дальше, то выяснится, что те 80% окружающих, обделенных твоим расположением, догадываются об этом и говорят про тебя: «К нему на козе не подъедешь». А подъезжать иногда было надо – например, для согласования условий контроля изделий. Пока мы с тобой работали вместе, я и был такой «козой», потому что я для общения попроще и меня все давно знали. Я им объяснял в общих чертах суть проблемы, после чего они смело шли к тебе.

Послеобеденный треп в нашем маленьком кругу допускался. Любимой твоей темой были новости о летающий тарелках. Было ощущение, что поставляли тебе новости непосредственно адепты уфологии Ф. Зигель или В. Ажажа. Да и сам ты был не прочь пофантазировать на эту тему. Тебе явно были симпатичны космические пришельцы-гуманоиды – вероятно, своим неземным разумом и дисциплиной. Однажды ты признался: «Может, гуманоидов и нет, но было бы лучше, если бы они были. С ними интереснее».

А еще тебя забавляли дурацкие объявления или афиши из рубрики «Нарочно не придумаешь». Здесь наши вкусы не совпадали. Что смешного, например, в кустарной афише нетрезвого кинопрокатчика «Хроника пикирующего командировщика», тогда как фильм называется «Хроника пикирующего бомбардировщика». Примечательно, что уже в новое время несостоявшийся авиационный инженер Михаил Задорнов произведения «заборного» жанра собирает, зачитывает перед аудиторией и, говорят, неплохо на этом живет.

 

6. Раздельное творчество.

Я не инициировал свой переход к новой теме. Это было предложение Б. Лисицына, от которого я не отказался. А то, что я иду на повышение, оставляя тебе свое место, было дополнительным стимулом. Вопрос был только в одном – смогу ли я сделать без тебя такой же интеллектуальный и организационный рывок, какой сделали мы с тобой.

Новая тема называлась АСУ ТП (автоматизированные системы управления технологическими процессами). Это более сложные системы, чем электроконтроль. Направление стало модным в конце семидесятых годов в связи с появлением отечественных мини-ЭВМ. Решение об открытии нового направления не обошлось без интриг. Начальник уже действовавшего отдела АСУП (автоматизированная система управления производством) посчитал, что у него появилась возможность за счет включения в сферу своего влияния АСУ ТП расширить свои функции и поднять свой статус. Аббревиатуры АСУП и АСУ ТП отличаются только одной буквой, и возникает ложное чувство схожести систем. На деле АСУП того времени была довольно примитивной системой расчета планов выпуска продукции цехами и централизованного бухгалтерского учета. На входе АСУП – информация, подготовленная людьми вручную на бумаге. На выходе – информация в виде распечаток (табуляграмм), сшитых в толстые альбомы, которые рассылаются в цеха и отделы для руководства к действию. В центре АСУП – вычислительный центр (ВЦ) из одной или нескольких машин и обслуживающего персонала. Самым «громким» механизмом вычислительного центра АСУП было устройство параллельной печати АЦПУ-256, которое с пулеметным треском протаскивало широкую ленту перфорированной бумаги с отпечатанной информацией. Отпечатки букв на этом полотне «плясали» так, что порой не поймешь, к какой строке какая буква относится. Читать такую табуляграмму было сущим наказанием.

Главный интеллектуальный потенциал ВЦ – это программисты с опытом решения задач по формированию упомянутых табуляграмм. С таким багажом представлений об автоматизации начальник ВЦ собирался осваивать АСУ ТП. Руководство завода не могло не понимать скудости этого багажа и предлагало тему АСУ ТП отдать в ОКБ, т.е. в отдел Б.Н. Лисицына, который уже неплохо себя зарекомендовал. В итоге приняли компромиссный вариант. Создаются два независимых друг от друга конструкторских бюро – КБ АСУ ТП в составе вычислительного центра и КБ «Схемотехнического обеспечения АСУ ТП» в составе ОКБ, т.е. у Лисицына. Соответственно должно быть два руководителя, хотя тема АСУ ТП одна.

Начальник ВЦ не был простаком, нацеливаясь на тему АСУ ТП. У него в рукаве был козырь в виде амбициозного пробивного молодого инженера-программиста, которого назовем условно «П-н». Под покровительством своего шефа он решал задачу автоматизации подготовки управляющих программ для сверлильных станков с ЧПУ и готовился к защите диссертации на эту тему. Он и был назначен начальником КБ АСУ ТП. А я был назначен начальником КБ схемотехнического обеспечения АСУ ТП. Нам предстояло объединить свои способности и волю для достижения цели.

С этим молодым лидером я был и раньше знаком, но для совместной работы следовало знакомиться заново и более глубоко. Т.е. я должен был повторить тот путь, который мы прошли с тобой. Для себя я заранее решил, что если мой партнер покажет, что он лучше меня разбирается в нашей общей теме, то я буду считать его руководителем темы. Если он окажется менее готовым руководить, то я буду просто информировать его о том, чего он может не знать, и тогда руководителя, как такового, могло и не быть. Ведь у нас с тобой как раз и были такие отношения. Но я совершенно не был готов к взаимоотношениям, когда мой партнер вообще не интересуется тем, что я предпринимаю.

Взаимоотношения начались с того, что мой партнер сообщил мне, что его КБ АСУ ТП будет ведущим по всем темам АСУ ТП, мое КБ «Схемотехническое обеспечение АСУ ТП» будет вспомогательным. Против этого я не возражал. Кроме того, коллега сообщил, что он определил количественный состав своего и моего КБ и размер зарплаты себе и мне. Я мягко возразил, что не его вопрос – определять мою зарплату и численный состав моего подразделения. Он не стал развивать эту тему. Наконец, он сказал, что принято решение (кем, не известно) о том, что темой АСУ ТП для наших подразделений будет АСУ ТП вакуумного напыления подложек для микросхем. На этом все управление темой АСУ ТП «Напыление» с его стороны закончилось.

А чем же мы занимались? Т.к. мы находились в одном помещении, кто чем занимается, было видно. Для меня технология вакуумного напыления была не знакома, поэтому я стал изучать ее непосредственно в цехе № 67. Потом со специалистом из отдела главного металлурга Обидиным Ю.Т. мы поехали в НИИ «Автоматики» г. Свердловска, где уже велись работы по АСУ ТП «Напыление». Получив ценный с моей точки зрения материал и заверения представителя НИИ «Автоматики» о пользе взаимодействия, я начал подбирать кадры для своего КБ. Из отдела главного металлурга удалось переманить великолепного инженера – технолога Володю Руднева. Выпускник томского института систем управления (ТИАСУР) он был не только хорошим технологом, но и разбирался в цифровой и аналоговой технике, всевозможных датчиках и исполнительных механизмах. Оттуда же перешел к нам Сергей Шаров, который не только хорошо ориентировался в цифровой и аналоговой технике, но и с детства увлекался химией. Редкое сочетание знаний.

Были и кадровые «проколы». Попросился ко мне в команду конструктор из ОКБ Сергей Михайлов. Он раньше попадался мне на глаза, но ассоциаций не вызывал никаких, разве что грустным выражением глаз. Я его взял, но быстро понял, что ошибся. Еле избавился. Появлялся ненадолго Валера Мельников, который поработал у тебя в группе подготовки контролирующих тестов. При каких обстоятельствах я его взял, уже забылось. Но случилось так, что при мне он вступил в спор с Володей Рудневым. Спор был по технике. Валера агрессивно напирал на добродушного Руднева и нес такую чушь, что мне пришлось вмешаться. Знания Руднева я уже смог оценить, а с Мельниковым надо было разбираться. Задаю простенькие вопросы. С удивлением узнаю, что человек не отличает конъюнкцию от дизъюнкции. Расстались. Чуть позже удалось привлечь более полезных специалистов – Славу Горохова, Юру Трефилова. Юра был без опыта работы и поступил по распределению после окончания казанского авиационного института. С этими ребятами мне работалось легко, но они по натуре были исполнителями, т.е. ждали от меня некой генеральной линии. Для меня же генеральная линия заключалась во взаимодействии с НИИ «Автоматики». Но…

Пытаюсь рассказать начальнику АСУ ТП свои наработки по АСУ ТП «Напыление» и узнаю от него новость. АСУ ТП «Напыление» для предприятия не актуально. На верху принято решение вместо этого делать АСУ ТП «Гальваника». Я весь в смятении. Неужели нельзя было раньше сказать и почему мое начальство – Лисицын и начальник ОКБ – ничего об этом не знают? Пытаюсь узнать у Главного металлурга как заказчика АСУ ТП. Он подтвердил, что такое решение есть, и мне не стоит возмущаться.

Прототип АСУ ТП «Гальваника», по словам Главного металлурга, находится в Киеве на заводе «Арсенал». Много хвалебных статей об этом было в открытой печати, и нам надо было сделать что-то подобное. Приглашаю своего партнера вместе съездить в Киев на «Арсенал», чтобы «навести мосты». На «Арсенале» нас не ждали, но все же пропуск выписали. В гальваническом цехе смотрим в натуре АСУ ТП «Гальваника». В общем, интересно. Но я ждал чего-то большего, например, управления электрохимическими процессами. Этого как раз и не было, а было управление от ЭВМ движением двух автооператоров над гальванической линией. По существу, это транспортная задача. Для гальванических линий нашего завода такое решение не подходило, т.к. у нас все гальванические линии – однорядные, а на «Арсенале» - двухрядные.

Чтобы совсем не отказываться от идеи многопроцессного управления двумя автооператорами, для случая однорядной гальванолинии напрашивался оригинальный накопитель подвесок. Подсказываю идею такого накопителя Юре Трефилову, чтобы он прооппонировал и, если не найдет изъянов, оформил заявку на предполагаемое изобретение. Другим ребятам я дал задание найти подходящее решение по контролю параметров электролитов. Сам я, понимая, что для управления от ЭВМ всеми процессами нужны программисты, подошел к своему коллеге из АСУ ТП. Излагаю состояние дел, спрашиваю, даст ли он программистов. В ответ – какие-то комментарии невпопад, а по поводу программистов он сказал, что у него для этой задачи есть три программиста, но они пока заняты и неизвестно когда освободятся. И действительно, из ВЦ вместе с ним перешли программисты – две девушки и мужчина в возрасте. Они сидят обособленно, и видно, что на чем-то сосредоточены. А кроме них мой визави напринимал еще человек пятнадцать программистов. Сидя в одном помещении легко понять, чем люди занимаются. Три человека, пришедших из ВЦ, работали над программным обеспечением системы подготовки управляющих программ для сверлильных станков с ЧПУ. Т.е. они готовили материал кандидатской диссертации своему начальнику. А вновь принятые молодцы с азартом рассуждали о задаче подготовки управляющих программ для станков с ЧПУ с трехмерной обработкой деталей.

В принципе, обстановка была деловая и у них, и у нас, только мы занимались заявленной деятельностью, а они как будто подпольной. Т.к. программистов у нас не было, да и ЭВМ в гальваническом цехе тоже не было, я подумывал, не составить ли мне алгоритм движения автооператоров однорядной линии. Для меня составление алгоритмов было делом не новым. Я даже был готов создать аппаратуру управления, работающую по этому алгоритму. Но это противоречило идеологии АСУ ТП, которая предполагала управление от универсальных ЭВМ. В общем, вопрос с программистами завис.

Начальник ВЦ Ю.И. Князев, убедившись, что компромиссная структура подразделений, занимающихся АСУ ТП, не работает, решил эту структуру изменить. Он пошел доказывать заводскому начальству, что КБ «Схемотехнического обеспечения АСУ ТП» надо перевести в ВЦ. Я был категорически против перехода в ВЦ, считая это профанацией. Я заявил Князеву, что если это произойдет, я буду вынужден уволиться. Он все-таки добился перевода моего КБ к себе, а я не стал увольняться. Было жаль и свои наработки, и коллектив, который верил в меня. В конце концов, уволиться можно и после перевода.

К моему удивлению, ко мне он относился по-особому аккуратно – притом, что с остальными подчиненными начальниками бюро не церемонился. Он передал в мое КБ трех программистов, которые находились в КБ САПР. Кроме того, он передал разрозненных программистов из цехов для формирования группы автоматизации технолого-диспетчерского управления. Он даже рекомендовал мне вступить в КПСС, но я вежливо отказался. В общем, я стал привыкать работать на ВЦ и не чувствовал дискомфорта.

В один из дней кто-то из моего начальства позвонил мне и рекомендовал трудоустроить даму, которая должна ко мне подойти. Встречаю даму, разговариваем. Она назвалась Галиной Викторовной, окончила ташкентский электротехнический институт, работала в разных городах по специальности. В Ижевске оказалась в связи с переводом сюда мужа – военнослужащего. Муж, Соляник Иван Владимирович, был военпредом, но не простым, а главным по группе оборонных предприятий в Ижевске и соседних городах. На нашем заводе была его резиденция. Галина Викторовна оказалась простой и отзывчивой женщиной. Ей нравились муки творчества, которыми мы жили, и она органично вписалась в нашу общую работу. В свободные минуты она могла поговорить о литературе, прочитать стихи, в общем, благотворно на нас действовала. Свои задания она выполняла старательно, иногда даже дома что-то доделывала. У нее было двое детей-подростков, и она ухаживала за престарелым отцом. Когда отец потерял речь в результате инсульта, она очень сокрушалась. Мы ей искренне сочувствовали.

Проработала она меньше года и сказала, что мужа переводят на новое место и она через два-три месяца будет увольняться. Новым местом работы мужа оказался город Киев и должность такая же, как в Ижевске, – районный инженер военной приемки. Несколько позже она сказала, что ее муж, Иван Владимирович, хочет поговорить со мной. Встречаемся, и он говорит, что Галина Викторовна очень хорошо меня охарактеризовала, и он предлагает мне переехать вместе с ними в Киев на новое место работы. При этом сразу оговаривает, что жилье в Киеве он гарантирует, а трудоустройство предполагается на Киевском приборном заводе, для начала – заместителем начальника цеха. Я ему сказал, что руководящая должность в цехе меня не интересует потому, что я по складу ума – конструктор. А еще я сказал, что у меня есть товарищ – Саша Кибзун – значительно более интересный специалист, чем я, и если уж рассматривать возможность переезда в Киев, то нам с ним вдвоем. Иван Владимирович согласился брать нас обоих и дал две недели на размышление. Мы с тобой, обсуждая эту тему, отыскали на карте Киева этот завод. Он оказался в центре на улице Гарматна. Через пару дней ты согласился на переезд. Я же переговорил со своей супругой, и мы долго не решались что-либо сказать. Перевесила «любовь к отеческим гробам». Я рассказал об этом тебе, и ты согласился, что так будет правильнее. В назначенный срок я сообщил Галине Викторовне, что мы не сможем поехать на прекрасную чужбину. После этих общений с тобой я почувствовал, что у нас взаимопонимание не только профессиональное, но и духовное. Я даже подумал, что если бы мне подвернулась тема, достойная участия в ней такого глубокого специалиста как ты, я бы позвал тебя в эту тему и ты бы не отказался.

Прошло много лет, я часто вспоминаю об этой семье и думаю, как они пережили развал Союза, а потом эту «памеранчову» революцию, а сейчас – националистический психоз.

 С моим партнером – начальником КБ АСУ ТП мы больше не взаимодействовали. Он укрепил свои позиции, защитив сначала кандидатскую, а потом докторскую диссертации, но не по тематике АСУ ТП, а по САПР (системы автоматизированного проектирования). Свою неукротимую энергию он прилагал и для покорения административных высот, которое проходило со взлетами и падениями. Но это отдельная история.

АСУ ТП «Гальваника» мы довели до некоего логического конца. Изготовили накопители подвесок и отладили управление от ЭВМ. Производительность линии возросла на 20%. Но это никому было не нужно, потому что линия была недогружена. Контроль качества электролитов тоже опробовали, применив разработку одного из новосибирских академических институтов «Мерительный электрод со свежесрезанной поверхностью». Но это тоже не прижилось, потому что было не столько актуально, сколько модно.

История развития АСУ ТП на заводе этим закончилась. Но начиналась история гибких автоматизированных производств (ГАП). Эта история больше похожа на истерию, потому что нельзя встроить в устоявшееся мелкосерийное многономенклатурное производство инородные, скомпонованные совершенно по другим принципам автоматизированные комплексы. Но партия велела, мы делали. Меня даже немного повысили в должности, передав в подчинение три бюро со смежными направлениями деятельности.

Но памятным осталось другое. У меня всегда были дружеские отношения с молодыми специалистами и комсомольскими активистами. В один из дней меня пригласили на организованный ими семинар с интригующим названием «Теория решения изобретательских задач», сокращенно – ТРИЗ. Заинтриговали еще больше, сказав, что отбирают слушателей из молодежи по конкурсу, а меня приглашают «по блату». Соглашаюсь. Вспомнил, что за несколько лет до этого попалась в газете заметка о том, что в Баку группа энтузиастов разработала алгоритм быстрого нахождения решения технических проблем…

На первом семинарском занятии знакомимся с приехавшими из Петрозаводска ведущими. Их трое. Андриевский Юрий Алексеевич представился как старший. Слушали краткий экскурс. Основателем теории является наш великий соотечественник Генрих Саулович Альтшуллер, который, имея доступ к патентному фонду, исследовал его на наличие общих черт, присущих каждому изобретению. Так им был сформулирован закон развития технических систем и алгоритм поиска технических решений. Для меня была интересна сама тема, а в исполнении артистичных ведущих она оказалась просто увлекательной. Подача материала была похожа на хорошо отрежиссированный спектакль, а участники семинара – не слушатели, а участники действия. Ведущие выступают не как докладчики, а как спорщики, которые в свой спор вовлекают участников семинара. Искусно сделанный реквизит усиливал воображение слушателей. Активное участие слушателей поощрялось призами – книжками нескольких наименований на общую тему ТРИЗ. Они раздавались самым активным слушателям на каждом занятии.

Происходящее действие ведущие записывали на магнитофон, чтобы потом обсудить между собой возможные недостатки. После каждого занятия слушателям давалось домашнее задание – решить задачу по пройденному материалу. Были также вопросы-опросы: что понравилось или что не понравилось на прошедшем занятии.

Но главное, ведущие заявили, что все (или почти все) к концу семинара могут сами найти изобретательское решение по своей проблеме. Ведущие все выполнили и даже заставили нас поверить, что задачки, которые мы себе придумали, мы решили сами (но с их помощью). Меня, да и других слушателей эта методика, а также искусство ведущих восхитило, и мы стали называть друг друга «ТРИЗнутыми».

После семинара я попытался решить одну актуальную техническую проблему, но не получилось. Значит, плохо усвоил материал. Усердно штудирую книги, которые заработал на семинаре. Чего-то не хватает. Узнал в отделе технического обучения, что эта бригада ТРИЗовцев через месяц еще проведет семинар. Направляю на новый семинар двух инженеров – Костю Шибанова и Ирину Мореву, чтобы они записали на магнитофон весь сценарий. Все прошло удачно. С магнитофонной записи сценарий переписали в три большие общие тетради. На этом не закончилось. Я говорю Косте и Ирине: «Для того, чтобы хорошо самому знать предмет, надо начать учить других». Они мысль мою уловили. Мы стали готовиться к проведению семинара своими силами. Изготовили реквизит. Сценарий разбили на три роли. Текст следует не заучивать, а импровизировать. Каждый свою роль доводит до убедительности. Впрочем, перемена ролей в ходе семинара и экспромт допускались. И вот, объявляем семинар. Бесплатно. Приглашения направляем на местные заводы. Проведение семинара – в отделе технического контроля нашего завода, всего около двадцати семинарских занятий.

Слушателей набралось человек двадцать. В первые минуты справляемся с косноязычием, а потом почувствовали, что слушатели откликаются на наше лицедейство. В целом, семинар мы не провалили, но и удовлетворенности не было. Самое главное, что ни один из слушателей не предложил своей технической задачи, которую мы сообща могли бы решить. Такая задача могла быть экзаменом в первую очередь нам как самозваным преподавателям. Я с напряжением ожидал именно посторонней задачи. В ходе занятий мы также давали призы своим активным слушателям. Соответствующие книжки мы заблаговременно приобрели.

Чтобы закрепись уверенность, решаем провести второй семинар. Для представителей других организаций – платный. Особо напомнили, чтобы слушатели несли с собой нерешенные технические проблемы. На этот раз половина слушателей оказалась опытными конструкторами, половина – молодежь. Один из опытных все же принес задачу, которую надо было решить. Я про себя думаю, что как ведущий семинара, я должен эту задачу решить сначала сам, и только тогда решать ее вместе со слушателями. Любопытно, что отдельные слушатели как пришли на семинар с недоверием, так и закончили с недоверием. А некоторые молодые ребята не скрывали своего удовлетворения. Запомнился эмоциональный настрой молодого специалиста Паши Лукина. Он приносил свои домашние задания, написанные в стихах. Это было неожиданно и не забываемо. На протяжении нескольких лет встречаясь в городе с ним или с Мишей Лебедевым, жду привычных вопросов, продолжаю ли я заниматься ТРИЗом. Не продолжаю потому, что я на заводе давно не работаю. А на вопрос всех непосвященных, насколько полезен ТРИЗ, скажу не задумываясь – ТРИЗ полезен, потому что он меняет мировоззрение раз и навсегда. Но для того, чтобы решать конкретные технические задания, надо быть в форме, и постоянно поддерживать ее решением задач.

 

7. На развалинах Союза.

Для меня уход с завода стал равносилен выходу в открытый космос. Уход был не по принуждению, мне было предложено из чего-то для себя повыбирать. Но выбирать было не из чего. Завод постепенно угасал. Однако, твою окрепшую лабораторию не тронули. Ты настолько продвинул ее развитие, что она стала даже опорой завода.

Я по рекомендации одного доброго человека был принят в одну коммерческую структуру, кое-чему научился, а потом и сам много чего насоздавал. Но эти структуры без серьезной коммерческой идеи и без стартового капитала мало чего стоили. Накопилось много опыта, как нельзя делать. А как надо делать, опыта не было, разве что теоретически.

В душе я хотел бы заниматься внедрением технических ноу-хау. Но те личные изобретения, которые я сделал, работая на заводе, в обстановке хаоса, бартера и инфляции никому были не нужны. Пришлось подумать о внедрении чужих изобретений.

В 1994 году еду в Новосибирск знакомиться с изобретателем метода ультразвукового крекинга нефти Кладовым Анатолием Федоровичем. Метод разработан в институте гидродинамики Сибирского отделения Академии наук. Из беседы узнаю, что на ультразвуковой частоте кавитационные пузырьки, образующиеся на границе твердого тела и жидкости, при определенных условиях разлагают молекулы жидкости. Если жидкостью является нефть, то длинные молекулы нефти разрубаются на более короткие молекулы бензинов, бензолов, газойлей и т.д. вплоть до газообразных компонентов. При этом сплошные плюсы в том, что процесс безотходный, т.е. 100% нефти без остатка переходит в полезные легкие фракции. Процесс экологически чистый, потому что 100% органики переходит в полезный продукт, оставляя только минеральные примеси. Процесс энергосберегающий, потому что в ходе разрыва молекулярных цепочек происходит выделение тепла. Последний тезис своим необразованным умом никак не мог постичь. По моим школьным представлениям при всяких механических воздействиях на жидкость может выделяться тепло от трения слоев жидкости между собой. Но выделенного тепла не может быть больше, чем затрат электрической или иной энергии на кавитацию. Пытаюсь свое сомнение объяснить собеседнику и одними, и другими словами. Наконец, он мне тоном заговорщика сообщает, что в процессе кавитации разрушаются не только молекулы, но и атомы, т.е. происходит холодный ядерный синтез. Я посчитал, что меня разыгрывают, потому что синтез бывает только термоядерный. Но рассказчик не унимался. Выделение тепла действительно происходит, и не только в нефти, но и в воде. Вода при этом расходуется, и это означает, что она является топливом для получения тепла. КПД такой установки – около 300%. Хотя называть этот процент как КПД не корректно. Правильно называть его процентом преобразования энергии.

Я требую доказательств. Сначала он показывает мне лабораторную установку, в которую загружают отработанные автомобильные масла, а на выходе получают чуть мутноватую жидкость. Эту жидкость при мне он отправил в бензобак своих «Жигулей». Потом он предъявил мне свою заявку на получение патента к изобретению «Способ получения энергии». Заявка датирована 1993 годом, т.е. еще находится на рассмотрении в Институте ВНИГПЭ. Не оправившись от сомнений, я предложил Кладову А.Ф. заключить договор на изготовление опытной установки кавитационного крекинга нефти. Анатолий Федорович соглашается. По условиям договора его фирма «Нефтеклад» должна на нашей территории установить и отладить эту установку и обучить наших специалистов. Договор я заключил, но у меня нет ни площадки для установки агрегата, ни нефти.

Вернувшись в Ижевск, я стал соображать, где можно испытать установку. Созвонился с заместителем главного инженера предприятия «Удмуртгеология». Это предприятие в небольших количествах добывает нефть для реализации, и я подумал, что им мой проект будет интересен. «Замглав» согласился выслушать при условии, что в разговоре будет участвовать и сам изобретатель установки. Звоню Кладову в Новосибирск, он соглашается приехать. Ко дню встречи я готовился, купил коньяк, закуску. И вот встреча. Кладов все обстоятельно рассказывает, от нашего гостя реакции никакой. Я пытаюсь перевести разговор в форму вопросов и ответов. Вопросы, которые задал «замглав», оказались на уровне школьника младших классов. Я подумал, что это тактика переговоров. Разливаю коньяк, чтобы разговор стал предметнее. Он стал предметнее, но со стороны гостя не выше уровня мастера производственного участка. Мне стало стыдно за уровень мышления специалиста с таким высоким статусом. Коньяк был выпит, но наш гость даже не поинтересовался деталями такого удивительного изобретения.

На следующий день для знакомства с Кладовым приглашаю своего хорошего знакомого, ученого из местного физико-технического института Хана Валентина Петровича. Когда они стали говорить как ученый с ученым, я ощутил истинное наслаждение. Много непонятных мне терминов, ссылок на физические законы и атмосфера взаимопонимания. Я не мешал их беседе. Только в конце спросил Валентина Петровича: «Ты веришь в существование холодного ядерного синтеза?» Он ответил: «Я думаю, что холодный ядерный синтез есть». После этого мы договорились, что Валентин Петрович будет моим научным консультантом по дальнейшим взаимоотношениям с А.Ф. Кладовым.

Площадку для монтажа опытной установки предоставил Ижевский механический завод. Посодействовал этому помощник гендиректора завода Евгений Васильевич Курочкин. Он и сам очень увлекся этой темой. По рекомендации Курочкина вместо нефти перерабатывать решили мазут. Основным агрегатом установки является ультразвуковой активатор, который изготавливается из центробежного насоса. Активатор по условиям договора должна сделать фирма Кладова. А обвязку в виде всевозможных трубопроводов, насосов, емкостей исходного и готового продукта мы должны изготовить сами.

Пока Курочкин делал документацию на обвязку, пока нашли нужный центробежный насос в Белоруссии и отправили его в Новосибирск для доработки, прошло не менее года. За это время СКТБ института гидродинамики, в штате которого числился Кладов и его помощники, практически развалился из-за недофинансирования. Кладов уехал в Словакию и создал вместе со словацкими партнерами фирму «РОСЛО» с задачей переработки нефтяных шламов. По всем возникающим у нас вопросам нам пришлось звонить ему в Братиславу. Еще через год с превеликими трудами смонтировали активатор и всю обвязку на бетонированной площадке. Приглашаем Кладова приехать для отладки. Он приехать не может и направляет своего помощника В. Платонова. Платонов приезжает и исправляет наши ошибки в монтаже. Запуск решили сделать сначала на воде. Включаем. Через минуту треск, лязг, скрежет. Все выключаем. Ищем причину. Оказалось, металлический мусор от сварки трубопроводов попал в активатор и многое там напортил. Месяц ремонтируем. Снова включаем водяной контур. Вода в нем должна нагреваться, а давление повышаться. Смотрим по приборам - так оно и есть. Довели давление до 17 атмосфер, температуру – до 200 градусов. Делаем выводы. Нагрев воды произошел в соответствии с теми свойствами, которые обнаружил А.Ф. Кладов. Если по контуру вместо воды пустить мазут, то он должен, во-первых, нагреваться, во-вторых, расщепляться на более легкие фракции. Начинаем работать с мазутом. Не тут то было, он очень вязкий, поэтому для начала пускаем мазут вместе с водой. Потом обнаружили неполадки с насосом для мазута. Уходит несколько месяцев на всякие исправления.

Наконец, снова пробуем. Мазут в контуре нагрели до 200 градусов. Давление – 20 атмосфер. Через час работы агрегата на его выходе, наконец, закапала светлая жидкость – продукт перегонки мазута. Это то, чего мы очень ждали. Но светлой фракции натекло не больше бутылки. А дальше пошла чернота, но все же жидкая, а не вязкая, как мазут. На следующий день с инспекцией к нам на площадку пришел сам генеральный директор Механического завода В.С. Чугуевский. Мы с Курочкиным показали ему бутылочку полученной светлой фракции и чувствуем его раздражение. Видимо он считал, что успехи будут более значительными, и распорядился свернуть все работы. Курочкин еле уговорил его продолжить отладку, но без затрат со стороны завода. Директор согласился.

Дальнейшие испытания показали, что в активаторе, сделанном из центробежного насоса, при повышении температуры и давления подтекают сальники. Пришлось их охлаждать струей воды. А потом ко мне пришла догадка о том, какой опасности мы все подвергаемся. По паспорту центробежный насос рассчитан на перекачку нефти температурой до 100 градусов. А мы довели температуру выше 200 градусов. Кроме того, у нас внутри активатора образуются не только жидкие фракции, но и самовоспламеняющиеся газы. И если подтекают сальники, это значит, что газообразные фракции могут тем более выйти оттуда и не просто так, а со взрывом. Дальше рисковать было нельзя. Мы убедились, что эффект расщепления мазута на фракции существует, но установку надо перепроектировать с учетом обнаруженных недостатков. Т.е. надо было вкладывать не такие мизерные деньги, которые мы могли себе позволить, а осуществлять полномасштабное инвестирование проекта на государственном уровне.

Но потом произошли поистине роковые события. В 2001 году неожиданно без видимых причин умер Валентин Петрович Хан. В 2002 году также неожиданно умер Василий Сергеевич Чугуевский. В 2003 году в Братиславе скончался Анатолий Федорович Кладов. В 2004 году умер Евгений Васильевич Курочкин. Это было похоже на вихрь негативной энергии, который крушил все на пути – умные проекты, идеалы, судьбы.

* * *

Мне кажется, что тебя тоже подкосил тот всеобщий негатив. С тех пор как я ушел с завода, мы с тобой, наверное, и не общались. Каждый сам решал свои проблемы. Когда эти проблемы были творческого плана, я непременно вспоминал тебя и сожалел, что мы не вместе. О твоем первом ударе инсульта я узнал от своей супруги и подумал, что это для тебя предупреждение. Но шли дни, улучшение не наступало и это вызывало тревогу. Я встретил в трамвае твою дочь Лену, и она сказала, что воли к жизни ты не проявляешь. Она просила, чтобы я приехал, чтобы взбодрить тебя и сказала: «Папа Вас послушает». Я пообещал. И надо было уже на следующий день заехать. Но я хотел настроиться на этот визит, и мне надо было все обдумать. Но через три дня все свершилось…Это моя оплошность будет терзать меня до конца моих дней.

 

 Февраль 2013 г. Товарищ по работе Чернышев Г.И.

 

P.S. Со временем все, кто как смог, свыклись с твоим отсутствием. Но тебя не забывают. Регулярно 23 октября Лисицын, Дерендяев, Маслов ездят на твою могилу с цветами. Часто берут меня. Но моя память о тебе особенная. Несмотря на краткий период совместной работы, у нас с тобой сложились идеальные партнерские отношения. Больше в моей жизни такого не было. Я думаю, что немногие из людей, работающих в команде, находятся в таких комфортных отношениях с партнерами. А большинство даже не подозревают, что идеальные отношения бывают. Мне просто повезло. При этом мне неловко называть себя твоим другом, потому что дружба – это чаще всего общее хобби или общее пиво. У нас была только общая работа, значит ты для меня – хороший товарищ по работе.

Прежде чем готовить эти записи я попросил разрешение на это у твоей вдовы Татьяны. Она дала согласие без лишних вопросов. Из беседы я понял, как много жизненных проблем у нее накопилось. А про тебя она сказала коротко: «Он – гений и все знают, что он гений». По простоте своей она не представляет, кого называют гениями. Гениев выбирает из своих рядов элита – научная, литературная, медицинская и т.д. В нашем подсобном ремесле элиты нет. Ты – лучший из нас, но это означает, что ты лучший из ремесленников, хотя, быть может, достоин считаться гением. Но у нас нет на это права голоса.

 Если перестать серьезничать, то тебе больше подошло бы звание инженер-гуманоид. Поводов для этого немало. Ты любил собирать все новости о них, ты и работал как они. Отключался от внешнего окружения, получал откуда-то нужную информацию, снова включался и весело сообщал, что нашел решение. Да и форма глаз у тебя вполне миндалевидная. Может быть, на этот раз ты удалился на длительную переподготовку и вернешься, чтобы перевоспитывать нас, делать мир лучше.

Записанные мною воспоминания, похожие на исповедь, можно считать началом серьезного проекта, в котором, как обычно, мне будет тебя не хватать. Но ты незримо присутствуешь, и я посвящаю тебе свой проект.

Название проекта «Звездопад наших судеб» кажется мудреным. Но оно отражает суть проекта. Судьбу каждого из нас можно сравнить со звездой на небе. Упала звезда – значит, завершился чей-то путь. Вот и падают наши звезды, ставя точку в нашей судьбе.

 В проекте с технической точки зрения нет ничего оригинального, обычный сайт, каких много. Вся соль в содержании сайта. Мы приглашаем всех соотечественников поместить в него воспоминания о каждом из ушедших из жизни своих родных и близких.

По существу, мы приглашаем людей создать небольшие произведения искусства на тему воспоминаний об ушедшем человеке. Эти воспоминания можно представить как часть родовой летописи, по которой потомки ушедшего из жизни человека смогут воссоздать образ своего предка. В жизнеописаниях не должно быть фальши, преувеличения его заслуг. В целом, это должно быть не официальное, а домашнее жизнеописание, адресованное в первую очередь его прямым потомкам. Понимая, что для большинства людей участие в таком жанре искусства может оказаться непосильным, полагаю, продвижение проекта должно быть поэтапным. Для начала мы пригласим для участия в проекте своих единомышленников, которые создадут образцы воспоминаний. По мере увеличения их количества может сформироваться мода, а затем и новая культура сохранения памяти о своих предках.

Пока я подбирал слова для своих воспоминаний, ты мне однажды приснился во сне. Как будто мы с тобой сели в одну лодку и оттолкнулись от берега. Потом ты достал из внутреннего кармана своей одежды две ампулы дефицитного церебролизина, завернутые почему-то в газетную бумагу. Одна из ампул была вскрыта, вторая целая. Обе ампулы ты передал мне. Сон этот, может быть, вещий, может быть – просто символический. Вода – символ вечности, лодка – наша общая судьба, ампулы – наше самочувствие…

Днем меня посещают другие мысли. А сравниваю себя с собакой, которую много лет назад оставил хозяин и которая преданно ждет встречи с ним.